я помню, что мне было три, когда отец пытался задушить мать. помню, как извернулась, встала между ними и пыталась его оттолкнуть.
у меня были очень слабые руки.
я помню, как он сказал мне, что я не имею права говорить. я помню, как он сказал, что я недостойна быть частью семьи. я помню как он сказал, что я больная, и закончу в психушке, как его мамаша. что я ему отвратительна. а потом меня обнимали за плечи и говорили что я лучший ребенок в мире, особенно на виду у всех.
я не знала, во что верить.
я помню, как впервые заперла сестру в комнате и начала дежурить на лестнице.
я помню, как пошла на бокс, чтобы уметь защитить мать и сестру. все смеялись, зачем это девочке, а тренер смотрел слишком пристально, и мне пришлось уйти, чтобы он ни о чем не догадался.
я помню вызубреное наизусть правило «никто не должен узнать, что происходит». я до сих пор не могу вспомнить, откуда оно взялось.
я помню, как кричала в трубку бабушке, что он убьет мать, а потом наверняка и нас, и поэтому нужно срочно сваливать. а бабушка фыркала, что я все придумала, и просто не знаю жизни.
я помню, как умоляла мать спасаться, уходить, а она говорила что у нее все под контролем. а потом я выталкивала ее из комнаты, приказывала увести мелкую, и дралась с ним, чтобы они успели выбежать из дома.
я даже не помню, когда мать впервые оговорилась, назвав мамой меня.
я помню, как пришла в школу в его свитере, потому что он был достаточно большим, чтобы в нем можно было прятать синие руки и синяки на шее. и улыбалась, говорила что классно отдохнула на выходных.
я помню, как в те выходные умоляла его убить меня вместо нее, и его пальцы смыкались на моей шее, а я думала о том, что не имею права сдохнуть раньше, чем они отойдут на достаточное расстояние, чтобы сбежать.
я помню, как он смеялся мне в лицо, что я не смогу никого спасти. а я знала, что у меня нет выбора.

я помню, когда бабушка приехала к нам чтобы проверить, правду ли я говорю, он рассыпался в извинениях, улыбался, говорил что это случилось единственный раз, и он исправится.
я помню, как мне сказали, что я порчу их семейную жизнь своей ложью, а ведь он столько для меня сделал.
я помню, как мы ночевали в одной комнате втроем, я подпирал дверь стулом и дежурил, пока они спали.
я помню, как нашел в вещах деда нож и украл его.
помню, как улыбался и рассказывал им сказки о том, как все будет хорошо и здорово в Бресте, когда мы уедем, а внутри все скручивало от страха. на следующий день я шел в школу и снова улыбался.
не сказать, что кто-то должен был заметить, что что-то не так.
помню, как после очередного пиздеца мы удрали в какую-то гостиницу, и я читала им Маяковского по памяти, чтобы они не думали о происходящем.
помню, как он сказал, что жалеет, что я не умерла в детстве.
помню, как кричала на мать, что она не имеет права жалеть его и думать о его драгценной репутации, когда он угрожает ее жизни.
помню как сестра вызвала милицию, но когда он открыл дверь, он уже улыбался и был в целом адекватен.
я помню это чувство, когда ты знаешь, что никто тебе не поможет и не спасет, и я не имею права быть слабой, пока он может причинить им вред.
помню, как обдумывала как гарантировано суецыднуть, а потом заставляла себя вспомнить, что у меня есть чертов долг, а значит самовыпил потом, когда они будут в безопасности.
я помню, как ночью спускалась вниз по лестнице, чтобы взять продукты, не разбудив его. меня буквально тошнило от страха, но потом я возвращалась к матери и сестре с добытой жратвой и улыбалась и глупо шутила, и они почти верили, что мне ни капельки не страшно.
мне было в среднем пятнадцать, у меня было двое детей, о которых нужно было заботится, и я не могла, не могла даже показать им, насколько мне страшно. им был нужен тот, кто всегда знает что делать и куда бежать. я была чертовым символом, которому не больно и не страшно.
я продолжаю улыбаться даже сейчас, когда пишу это дерьмо.
я помню, как каждое безобидное слово и действие могло спровоцировать его. мы никогда не знали, откуда и почему прилетит наказание, и каким оно будет. я помню, как отлично научился лгать так, что не подкопаешься, чтобы выживать. *именно поэтому играя в концлагерь на ВП я выглядела чересчур счастливой, как мне сказали. это было куда легче выносить, чем условия нормы*
помню, как ненавидел себя, за то, что делаю недостаточно.
я помню, как когда глобальный пиздец миновал, дед смеялся надо мной и говорил, что никого я не защищала, потому что слишком слабая для этого.
помню, как отец хотел действительно сплавить меня в психушку, когда я начала говорить правду. говорил, что я должна перестать бредить, и он просто хочет помочь.
иногда я действительно думаю, а вдруг ничего этого не было, и у меня просто галлюцинации?

список этих «я помню» можно продолжать очень долго. но в этом вряд ли есть смысл.

все это не уникальные переживания. я знаю, что не одна такая. это дерьмо сплошь и рядом, подумаешь — еще одна прокаженная..да и с большего вся ситуация уже не такая патовая, пусть и по прежнему неопределенная.
и мне нахер не нужна жалость. и советы о том, что я опять делаю что-то не так и корчу из себя жертву, а спасать нужно тех, кто об этом просит. я все это уже слышала.

мне реакция нужна, если вообще встает вопрос о том, зачем этот пост был написан. чертово отреагирование.
я устала изображать из себя бесхребетную девочку, которая вся из себя такая слабая, но швыряется метафорами о войне и том как ей плохо.
да, это война. да, мне плохо. вот почему.