персонажей слишком много, но это почти неважно. как мои образы никогда не были воображаемыми друзьями, так и истории никогда не были эскапизмом с подменой реальных проблем выдуманными. но это детали, через которые я прихожу к ответам. речь-то конечно о спасательстве.

дело в том, что я не вижу людей, которых не надо спасать. вот совсем. в упор не вижу, хоть наверни мне в лоб и заори "разуй глаза я здесь".
не вижу. впрочем, видеть чужую боль у меня получается довольно хорошо, посему хорошую часть людей я все же вижу.
дальше идет дурацкое отсеивание по степени спасательства — вытяну, не вытяну, мне это суждено или не мне. если не мне, человек опять же выпадает из моего поля зрения.
я остаюсь с теми, кому могу помочь. неважно как это выглядит, неважно как я себе это объясняю, неважно даже как это ощущают они (чаще всего просто не ощущают). сказать, что я не нуждаюсь в этих людях да и в людях вообще, кроме ролей спасателя, это солгать конечно.
я безумно нуждаюсь в людях. но выходит-то только так.
потом начинается, то, что обычно люди называют дружбой. в основном это фатально. по крайней мере для меня, и мое счастье если для кого-то еще. потом начинается то, что я читаю внутри как спасательство, хотя ненавижу это слово всей душой — оно мелочное и какое-то презрительное.
ведь если ты любишь друга, разве не поможешь ты ему залатывать раны, оставленные этим миром, ноющие, кровящие, страшные?
особенно если он попросил.
особенно если он попросил у мира, и его услышали, говорю.
этот путь, проходимый вместе прекрасен и многотруден. этот путь отчаянный, тяжелый, страшный, но эта общность, это страшное по своей сути слияние, рожденное на двоих пространство, целительно само по себе.
конечно, я не бог, а всего лишь так себе человек.
конечно, это не может решить всех-всех-всех проблем и оставить человека в состоянии блаженного счастья.
конечно, это заканчивается.
чаще всего — раны перестают гноится, покрываются рубцами, но больше не открываются. путь пройден. травмы прожиты. человек устойчив и сохранен, дальше все зависит лишь от него самого.
человек спасен. (я же все еще о спасательстве пою, помните?) человек готов идти дальше с высоко поднятой головой навстречу своим мечтам, планам, надеждам.
жизни, да.
твой друг спасен.
есть ли тебе место в его жизни, чертов ты костыль для хромого утопающего?
потому что после этой прекрасной, невозможной дружбы — или странного ломанного общения из метафор — или безумного искрометного бреда на двоих, когда с трудом различаешь реальность и вымысел и совсем не пересекаешься в реальности...потому что самое страшное начинается потом. самое страшное и самое простое.

дело в том, что я не вижу людей, которых не надо спасать. в упор не вижу. хоть наверни мне в лоб и выкрикни в лицо «как же так, мразь, мы же были друзьями, скотина!!»

и я действительно не знаю, как уравновесить это, и самое главное — как сломать этот неправильно сросшийся в финале механизм. потому что я слишком тонко чувствую, когда — все. когда наступает эта чертова сохранность. когда во мне как в спасателе больше не нуждаются.
девочка, знавшая лишь спасательство, каково тебе в отношениях, где ты уже всех спасла?
чаще всего люди, конечно, уходят сами. остающиеся после подобной эпопеи лоскутки меня, вопящей от ужаса и не узнающей своего отражения в зеркале, мало кого привлекают. а мне становится невыносимо страшно не вернуться в себя, исчезнуть, застрять навсегда в чужом теле и голове (ощущается это все примерно так). и там уже сложно разобраться, кто кого отверг и кто споткнулся об чью проекцию отвержения.
все заканчивается. я остаюсь одна. собираюсь. долго. мучительно. но собираюсь. и снова начинаю смотреть по сторонам. и видеть людей. естественно только тех, которых надо спасать.

круг замкнулся.
конец истории.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
нет. не конец.

когда-то не так давно я тебя спасла.
и были сказки, истории, смерти. и была боль, и отчаяние было. а еще чудо. это благословенное «мы», за пределами которого все меркло или сияло ярче. и мы шли рука об руку, навстречу миру, и мир говорил с нами.
и боль притуплялась. и раны, нанесенные другими, затягвались.
и когда-то не так давно я услышала это. все. ты сохранна. ты сильная, чудовищно сильная.
и всего чего ты у мира попросила, твоим стало. и все, что я тебе предрекала, твое, твое...
я не вижу людей, которых не нужно спасать. тут мои зоркие глаза, разгледевшие бы любую чертову мелочь, оттенок чувства, океан боли за простым «все херня», не видят ничего, и я бестолково натыкаюсь на стены и вою от ужаса.
где ты, где я, где этот мир, на голос котрого я иду всю эту чертову жизнь?
у меня отнимается язык, потому что оставшиеся от меня лоскутки не умеют говорить. у меня туманится в голове, потому что я не узнаю своего отражения в зеркале, и мысли превращаются в плети. и я перестаю различать правду и ложь, сон и явь, знаки и кошмары. мир сливается в круговерть, и где-то там ты. ты.

та, за кого я готова бороться отчаянно и насмерть. даже с тем, что сильнее меня.

это страшно, тяжело, неимоверно сложно.
но впервые. впервые в жизни я — выдерживаю. но я смотрю на тебя, что больше никогда не разобьется, никогда не исчезнет меня лишившись, и я вижу. впервые вижу человека, которого больше не надо спасать.
я тебя вижу, слышишь?!
и люблю. люблю так, что кажется, у меня разорвется сердце от этого страшного всеполглощающего чувства, которое дает мне силы ломать руками этот чертов слаженный механизм, который был до меня и мной.
я люблю тебя, ведьма моя, сестра моя, и еще тысячи имен, которыми тебя назову..

когда-то не так давно — тогда, сейчас, и множество лет спустя — мы спасли друг друга.
потому что даже если от нас ничего не останется, нам останемся в лучшем случае мы.
и только это имеет значение.
только это.