Ведьма красила губы алой помадой и улыбалась Пророчице пьяно и ядовито (Пророчице хотелось вскрыть грудную клетку каждому, кто смел на нее смотреть). в ее остриженных волосах терялся пастельно-розовый закат над Петроградкой. Пророчице казалось, что по венам у нее растекается этот яд, темно-алый, как кровь и вино, как цветы в ведьмином венке, как агонизирующее солнце над Невским. Ведьме казалось, что Пророчица, сжимая в руках винтовку, с перекошенным яростью лицом, идет на штурм Зимнего и падает тут же, с пробитым легким. На губах у нее кровь, алая, как бумажные розы в исцарапанных пальцах, как гранатовые бусины, которые она вплетает в очередной подарок.
Ведьме кажется, что в их связи слишком много крови в последнее время. Пророчица шутит, что Ведьма хотела сказку про Кармиллу и девочку, которую ничего не держит. да, Ведьма не бессмертна (по крайней мере в хрестоматийном понимании), а Пророчица не знает о свободе ничего, кроме слова из семи букв и фантомной боли, но это совсем не важно. важно, то, что они обе могут закрыть глаза и шагнуть в это пьянящее лето среди города, обнажающего тебя до основы, снимающего кожу и дающего взамен новую. конечно, на время.
Ведьма смотрит из-под ресниц на то, как Пророчица впивается взглядом в серебряные волны залива, и исцарапанными пальцами в шершавый камень перил, и ей хочется оттащить ее от края на всякий случай, хоть она и не может не признать, что отчаяние Пророчицы прекрасно так же, как и ее безумие. этакая декаденсная эстетика. Пророчица не смотрит, но видит, как Ведьма любуется — ее желанием ухнуть в эти волны, красивым видом, мощью моря, с которым она в родстве (и Пророчица видит чешуйчатые кольца левиафанов, перекатывающиеся под этой водой, их болотно-зеленые, антрацитово блестящие гребни), и, наконец, собой. Пророчице кажется, что на Ведьму смотрят все, кто собрался на этой пронзенной ветрами баллюстраде
они сплетают пальцы на одном из мостов через Неву, пока смотрят на город из праха, колыбель революции, ведьмину топь. руки у Ведьмы холодные и холеные. Пророчице почти стыдно за свои мозоли и шрамы.
-я знаю, что когда-нибудь ты тут останешься, - говорит Пророчица, и ледяной ветер забивается в горло, словно зная, что каждое ее слово имеет вес, и умоляя умолкнуть прежде, чем колесо повернется снова, - и не знаю, как это сработает территориально. Питер, песни Сплин, вино и кровь, ведьмино варево, которым поишь с ладоней, это ведь все про тебя. а еще ты приедешь сюда с ним,и это будет намного сильней, чем сейчас. у него хотя бы будет право тебя присвоить.
Пророчице очень хочется, чтобы Ведьма не слышала в этом «присвоить» слово «любить»
Ведьма, конечно же, слышит все так, как должно.
-это разное, - остро навылет отрезает она. ей и самой кажется, что ее слова как пули, растерзавшие Пророчицу здесь в семнадцатом, - я люблю вас обоих. и еще целую кучу других вещей.
-это очень страшно, знать что такая как ты, мне не принадлежит, - грустно улыбается Пророчица, - особенно когда сказка про Кармиллу прорастает в жизнь. мне будет этого не хватать. даже когда вы покорите космос, а я буду шататься по степям и долам, отчаянно тормозя время.
Пророчице очень хочется, чтобы Ведьма забрала ее проклятое слишком громкое сердце. Ведьме хочется, чтобы Пророчица перестала швыряться кровящими кусками мяса вместо слов. в голове Ведьмы это бы значило, что Пророчица хотя бы немного счастлива. Ведьма очень хочет Пророчице счастья, а Пророчица не знает о счастье ничего, кроме слова из семи букв и фантомной боли.
обе они хороши.
Питер — это то, с чего все началось когда-то давным давно, и Пророчице очень хочется отыскать среди этих зданий и прочего их самих — юных и робких, жестоких и жадных до тепла, как выросшие в людских домах подменыши другой стороны. Ведьма трагично заламывает тонкие белые руки (больше, конечно, для видимости драмы) — бархатные рукава поглощают свет — и конечно же едет с ней тринадцать остановок на троллейбусе в раздолбанную промзону, где пригород пожирает высотку хостела. на фоне этой промзоны Ведьма кажется ангелом апокалипсиса. или голубой мечтой всех неформальных подростков, не сумевших протащить декаденсовый шик во взрослую жизнь. Пророчица хочет рисовать ее до дрожи в пальцах, но ей не хватает умения и красок (а еще мольберта, привязанного к спине, словно черепаший панцирь), и поэтому она просто крадет для нее цветы из ближайшей палатки - мелкие дикие на вид розочки, пастельно-розовые, как ее волосы. Пророчице кажется, что этого недостаточно, потому что из цветов только бледно-розовый и этот чертов кроваво-красный, а Ведьма заливисто хохочет, прижимая к себе острый стебель. почему-то на ее руках не остается шрамов. Пророчица видит в этом что-то булгаковское.
они не находят себя прежних и никогда не найдут, но Ведьме нравится андеграудная обстановка и сам город, а Пророчице — иллюзия, что время способно замкнуться и заткнуться, если поймать себя же за хвост.
-еще скажи, что жалеешь, что я тебя отравила, - ядовито, но беззлобно тянет Ведьма. Пророчица думает, что впервые за свою жизнь не жалеет вообще ни о чем.
черная вода Обводного канала шепчет что-то едва различимое. в темноте Пророчице правда кажется, что Ведьма не отбрасывает тени. Ведьме кажется, что Пророчица вот-вот припадет к земле, вслушиваясь в голоса, идущие из-под земли.
-я слышала, что юноши тонут в здешних дворах-колодцах, потому что русалки сводят их с ума, - Пророчица думает о том, что она очень хорошо понимает этих глупых мальчишек, - я рада, что я выжила. иначе это было бы не так интересно.
Ведьма кивает, и в темноте ее глаза кажутся матово-черными. самой Ведьме кажется, что Пророчица — самая удивительная русалочья добыча.
именно потому, что выжила.
Пророчица думает, что зря.
Ведьме кажется, что в их связи слишком много крови в последнее время. Пророчица шутит, что Ведьма хотела сказку про Кармиллу и девочку, которую ничего не держит. да, Ведьма не бессмертна (по крайней мере в хрестоматийном понимании), а Пророчица не знает о свободе ничего, кроме слова из семи букв и фантомной боли, но это совсем не важно. важно, то, что они обе могут закрыть глаза и шагнуть в это пьянящее лето среди города, обнажающего тебя до основы, снимающего кожу и дающего взамен новую. конечно, на время.
Ведьма смотрит из-под ресниц на то, как Пророчица впивается взглядом в серебряные волны залива, и исцарапанными пальцами в шершавый камень перил, и ей хочется оттащить ее от края на всякий случай, хоть она и не может не признать, что отчаяние Пророчицы прекрасно так же, как и ее безумие. этакая декаденсная эстетика. Пророчица не смотрит, но видит, как Ведьма любуется — ее желанием ухнуть в эти волны, красивым видом, мощью моря, с которым она в родстве (и Пророчица видит чешуйчатые кольца левиафанов, перекатывающиеся под этой водой, их болотно-зеленые, антрацитово блестящие гребни), и, наконец, собой. Пророчице кажется, что на Ведьму смотрят все, кто собрался на этой пронзенной ветрами баллюстраде
они сплетают пальцы на одном из мостов через Неву, пока смотрят на город из праха, колыбель революции, ведьмину топь. руки у Ведьмы холодные и холеные. Пророчице почти стыдно за свои мозоли и шрамы.
-я знаю, что когда-нибудь ты тут останешься, - говорит Пророчица, и ледяной ветер забивается в горло, словно зная, что каждое ее слово имеет вес, и умоляя умолкнуть прежде, чем колесо повернется снова, - и не знаю, как это сработает территориально. Питер, песни Сплин, вино и кровь, ведьмино варево, которым поишь с ладоней, это ведь все про тебя. а еще ты приедешь сюда с ним,и это будет намного сильней, чем сейчас. у него хотя бы будет право тебя присвоить.
Пророчице очень хочется, чтобы Ведьма не слышала в этом «присвоить» слово «любить»
Ведьма, конечно же, слышит все так, как должно.
-это разное, - остро навылет отрезает она. ей и самой кажется, что ее слова как пули, растерзавшие Пророчицу здесь в семнадцатом, - я люблю вас обоих. и еще целую кучу других вещей.
-это очень страшно, знать что такая как ты, мне не принадлежит, - грустно улыбается Пророчица, - особенно когда сказка про Кармиллу прорастает в жизнь. мне будет этого не хватать. даже когда вы покорите космос, а я буду шататься по степям и долам, отчаянно тормозя время.
Пророчице очень хочется, чтобы Ведьма забрала ее проклятое слишком громкое сердце. Ведьме хочется, чтобы Пророчица перестала швыряться кровящими кусками мяса вместо слов. в голове Ведьмы это бы значило, что Пророчица хотя бы немного счастлива. Ведьма очень хочет Пророчице счастья, а Пророчица не знает о счастье ничего, кроме слова из семи букв и фантомной боли.
обе они хороши.
Питер — это то, с чего все началось когда-то давным давно, и Пророчице очень хочется отыскать среди этих зданий и прочего их самих — юных и робких, жестоких и жадных до тепла, как выросшие в людских домах подменыши другой стороны. Ведьма трагично заламывает тонкие белые руки (больше, конечно, для видимости драмы) — бархатные рукава поглощают свет — и конечно же едет с ней тринадцать остановок на троллейбусе в раздолбанную промзону, где пригород пожирает высотку хостела. на фоне этой промзоны Ведьма кажется ангелом апокалипсиса. или голубой мечтой всех неформальных подростков, не сумевших протащить декаденсовый шик во взрослую жизнь. Пророчица хочет рисовать ее до дрожи в пальцах, но ей не хватает умения и красок (а еще мольберта, привязанного к спине, словно черепаший панцирь), и поэтому она просто крадет для нее цветы из ближайшей палатки - мелкие дикие на вид розочки, пастельно-розовые, как ее волосы. Пророчице кажется, что этого недостаточно, потому что из цветов только бледно-розовый и этот чертов кроваво-красный, а Ведьма заливисто хохочет, прижимая к себе острый стебель. почему-то на ее руках не остается шрамов. Пророчица видит в этом что-то булгаковское.
они не находят себя прежних и никогда не найдут, но Ведьме нравится андеграудная обстановка и сам город, а Пророчице — иллюзия, что время способно замкнуться и заткнуться, если поймать себя же за хвост.
-еще скажи, что жалеешь, что я тебя отравила, - ядовито, но беззлобно тянет Ведьма. Пророчица думает, что впервые за свою жизнь не жалеет вообще ни о чем.
черная вода Обводного канала шепчет что-то едва различимое. в темноте Пророчице правда кажется, что Ведьма не отбрасывает тени. Ведьме кажется, что Пророчица вот-вот припадет к земле, вслушиваясь в голоса, идущие из-под земли.
-я слышала, что юноши тонут в здешних дворах-колодцах, потому что русалки сводят их с ума, - Пророчица думает о том, что она очень хорошо понимает этих глупых мальчишек, - я рада, что я выжила. иначе это было бы не так интересно.
Ведьма кивает, и в темноте ее глаза кажутся матово-черными. самой Ведьме кажется, что Пророчица — самая удивительная русалочья добыча.
именно потому, что выжила.
Пророчица думает, что зря.